Бывает гроб лествицею к небеси, бывает лествицею и к аду! Как много людей проходит этим путем каждый день и каждый час! Но много ли таких, о коих с твердой уверенностью можно сказать, что они восшествовали на небо? И однако же, братия и сестры, это важное дело полностью зависит от человека! В его полной власти, воле — куда угодно обратить лествицу гроба, вверх или вниз, на небо или в ад!
Неужели мы сами обращаем ее к аду?... Неужели добровольно на всю вечность выбираем себе такой путь? Кто бы поверил этому, если бы непрестанный опыт не свидетельствовал о том самым непререкаемым образом! Но что же происходит? Почему человек, существо столь самолюбивое, эгоистичное, желающее всегда жить в окружении удовольствий, доходит до такого забвения своих выгод: лествицу, данную ему для восхода на небо, добровольно обращает к аду? Братия и сестры! Знайте, что происходит это самым неприметным образом. Не в момент смерти определяется путь человека, т. е. куда, в ад или в рай, обратится конец его лествицы. Человек живет, не думая о своем гробе, а гроб, напротив, всегда помнит о нем: каждое действие человека обращается в ступень лествицы — доброе к небу, а злое — к аду. Таким образом, умирая, человек находит гробовую лествицу уже готовой, им же самим неприметно сделанной во время своей жизни; видит нередко с ужасом, что она вся обращена вниз, в ад, но уже не в силах обратить ее к небу: в другой раз не живут — и несчастная душа идет туда, куда ведут ее мрачные ступени.
Итак, братия и сестры, какова жизнь, такова и смерть! Лествицею бывает собственно не гроб, а дела наши. Кто жил в любви к Богу и ближним, тот и в смерти найдет к себе любовь Бога и ближних. А кто провел жизнь в тине греховной, был хладен к добру и не успел омыть своего растления слезами покаяния, — тот и в смерти ничего не найдет, кроме мрака, хлада и тления. Таков закон жизни нашей: доброму здесь сопутствует доброе и там, в вечности; зло же земное влечет за собою зло и в вечной жизни. Будем ли роптать на то, что наше спасение предано Творцом в собственные наши руки и поставлено в зависимость от дел наших? Но в этом и состоит высокое преимущество наше: это и равняет нас, земнородных, с Ангелами. Премудрость и всемогущество Божий сделали для нас из невозможного возможное: гроб, устроенный грехами нашими, обратился в лествицу, по коей можно восходить на небо. Но куда обратить сию лествицу, это должно было оставаться в нашей власти, без сего мы перестали бы быть человеками. Памятуя сие, будем жить, имея в виду смерть, чтобы, умирая, узреть жизнь. Не обленимся постоянно совершать дела благие, хотя бы они сопряжены были с трудом, в твердой уверенности, что каждое из них послужит некогда для нас ступенью на небо и чем будет или было труднее, тем на большую возведет высоту.
Будем со всем старанием убегать всякого порока, как бы он ни казался прекрасен, памятуя, что со временем он обратится в ступень ко аду. Но еще до ада здесь, на земле, часто дает знать о себе содеянное злодеяние. Уже здесь, на земле, клеймится печатью позора всякий делатель неправды, в предвозвещение о будущих наказаниях, и о долготерпении Божием, ожидающим покаяния.
Вот пример, напоминающий нам о сказанном. Однажды некие любители благочестия со своим аввою Софронием пришли в дом софиста Стефана. Толкнув в двери, они ждали ответа. Но вышедший из дома человек сказал, что хозяин еще спит и просил немного подождать. Отойдя от дома на один квартал, они увидели сидевших трех слепых. Заинтересовавшись, они подошли поближе и стали вслушиваться в их разговор.
— Как ты ослеп? — спросил один другого.
— В молодости я был матрос, — отвечал собеседник. — Мы плыли из Африки, и в море я вдруг разболелся глазами так, что и не смог ходить. У меня на глазах появились бельма, и я ослеп.
— А ты как ослеп? — спросил тот же слепец другого товарища по несчастью.
— Я был стекольщиком по ремеслу — отливал стекла. Брызги попали мне в глаза — и я ослеп.
— Ну а ты как ослеп, каким образом потерял зре-ние> — спросили оба слепца вопрошавшего их.
— Сказать вам по правде, — сказал тот, — в молодости я ненавидел труд. Дошло до того, что мне нечего было есть, и я принялся за воровство. Однажды, совершив уже много преступлений, я стал на площади. Смотрю, хоронят покойника, роскошно разодетого. Иду за процессией, чтобы заметить место погребения. Обошли церковь святого Иоанна и, положив покойника в склепе, разошлись. Тогда я, оставшись один, вхожу в склеп. Сняв с покойника все одежды, я оставил на нем только саван,—это полотно, собственно, в которое было обернуто тело. Я уже собирался выйти, много набрав, как дурная привычка моя шепнула мне: "Прихвати-ка и саван, он из дорогой материи". Вот я и вернулся — на горе себе! Как только снял я саван, обнажив совершенно мертвеца, вдруг он встает прямо передо мной и простирает обе руки ко мне... Ощупав пальцами мое лицо, он вырвал мне глаза. Тогда я, несчастный, бросив все, с большой горестью и с ужасом ушел из могилы. Вот и я вам рассказал, как я ослеп...
Братия и сестры! Если мы, подобно Пресвятой Деве, Всечестное Успение Которой ублажаем мы ныне, проведем жизнь свою в хранении заповедей Божиих, в чистоте духа и тела, или успеем возвратить потерянную чистоту чрез веру в Искупителя и сердечное сокрушение о грехах, то в день нашего успения совершится и над нами дивное чудо — и наш гроб станет для нас лествицею на небо. Аминь.